если эта авантюра потом окажется одной из самых больших моих ошибок, то я готова к этому заранее, насколько не были бы плачевны последствия.

я знаю, что есть вещи и похуже, и кто-то наверняка скажет, мол, чего ты, это - такая мелочь, по сравнению с тысячами ежедневных смертей

знаешь, сегодня утром, на заправке, у дверей помещения сидела собака, преданно ждущая и вскакивающая каждый раз, когда кто-либо выходил из здания

один парень поговорил с ней, она ластилась и радостно виляла хвостом, и при этом лаяла, кивая косматой темной головой в сторону двери, мол, идем, позови его, я же жду здесь

а когда мы остались одни на заправке, она грустно обернулась, глянула на нас, и, клянусь, этот взгляд я не забуду никогда - сколько боли и обиды было в нем, сколько угасающей надежды и мольбы; почти жалобно нам что-то хрипло тявкнула, метущаяся между нашей машиной и зданием заправки

она так ждала

я бы помогла, милая, если бы знала где твой хозяин, я бы могла отвести тебя к нему, если бы он был

а потом она ушла, скуля и поджав бурый хвост

слёзы сдержать не получилось. как можно уйти, когда ты знаешь, насколько сильно тебя ждут?

так мало, и в то же время чересчур много

Наш Хамон сломал лапку. Или вывихнул. Но не суть. Суть в том, что мы не знаем как ему помочь и от этого очень горько.

Но не смотря на все, мелкий не перестает удивлять. В данном случае своей отвагой.
Даже хромая на одну лапу, наш зверь не забросил бег в своем любимом, красного цвета, колесе. И ничего, что он бежит бежит, а потом теряет равновесие через свою хромоту и по инерции вращающегося колеса летит в какой-то из четырех углов клетки. И ничего, что добраться к колесу еще раз ему нелегко.
Он все ровно лезет, потому что чувствует зов свого звериного сердца. Потому что без бега он - не он, не мышка.

И вот сейчас тоже: город засыпает и просыпается хромая мафия. И начинает свой хромой ночной марафон.

в твоих истериках нет искренности*

Я цветок без корней.
В детстве тебе говорили, что не нужно вырывать цветы? Да, они красивые и вкусно пахнут. Теперь я стою возле окна в твоем стакане и радую твой глаз. Я лишилась всех корней, мне здесь одиноко и чуждо. Обратно тебе меня уже не вернуть, я умру.
Подливай мне воды, иначе я погибну раньше времени

меня воротит от бесконечного нытья и оправданий окружающей массы.
особенно от любовного.
каждый второй мнит себя агнцем несчастной любви, который был послан на бренную землю, дабы орошать ее слезами и тошнотворным блеянием о несправедливости судьбы.
он обязан всему миру показать как страдает и ждет утешений с примесью жалости.
катаясь по кругу самобичевания, новоиспеченный мученик даже не смеет предположить, что из параши пора бы вставать и двигаться дальше, потому что он погряз в липкой жалости к себе и ему нравится.
нравится играть в обездоленного, нравится иметь идею и оправдания.
без идеи он - никто.
за все это время круговой ходьбы, он отупел и обрюзг.
вся его невзрачная жизнь водит хороводы вокруг тотемного столба бывшей пассии, которая давно попивает глинтвейн и грезит о квартире в Нидерландах.
тоска и слабость разжижают мозг и тело.
профессионально расчленяет оставшееся, готовясь закусить скальпом.
проявите хоть каплю мужества, самую малость самодостаточности ради собственного процветания и развития.
только тогда колесо бытия сдвинется.

Месяцами я избегаю встреч с тобой, удаляю километры сообщений и слезных текстов, рву и выбрасываю твои старые фото и рисунки и совершенно не ожидаю того, что чисто случайно задену тебя плечом в подземке.

Случайность. С неё началось наше знакомство, твоё первое громкое «люблю» и мои глупые розовые стихи. На ней же закончились наши безумные встречи, придуманная любовь и наша обоюдная ложь.

Ты почти не изменилась: странный запах духов, перебиваемый тяжелыми сигаретами и дешевым вином, вечно уставшие пустые глаза и розовая помада на искусанных губах. Кажется, ты стала лишь сильнее замазывать неровную кожу лица, снова перекрасила сухую копну волос на пару тонов темнее, но все также вымученно улыбаешься, неуклюже скашивая правый уголок пухлой губы.

Ты не заметила ни моего случайного толчка плечом, ни пристального взгляда, секундно изучавшего когда-то родное для меня лицо, - ты смотрела лишь на свою спутницу: узкое лицо, тонкая полоска губ и неестественная улыбка. Вы были пьяны, заливисто смеялись, пряча призрачное счастье в чужом сгибе шеи, и крепко держались за руки.

Больше мне не требовалось смотреть на тебя - я знал, что наконец-то всё кончено, потому что ты никогда не смотрела на меня так, как на неё. Толпа несла меня дальше, а я, закрывая выцветшие глаза, улыбался.

Только вечером, пересмотрев месяцами непрочитанные сообщения от твоих знакомых, я узнал, какой ты стала. Теперь ты - пьяная - засыпаешь в чужих холодных подъездах, бережно держа ладонь в волосах своей новой любови; крутишь пустой головой под громкую музыку на гаражных концертах, цепляясь за руки случайных людей и стараясь не свалиться на пол от усталости и мути алкоголя; ты снова задыхаешься, потому что в который раз пропускаешь обязательную физиотерапию; и уже вторую неделю не появляешься дома.

Ты знаешь, во мне так ничего и не дрогнуло.
Теперь не мне тебя спасать.

больше всего на свете я боюсь насилия и жестокости. до сих пор не могу простить однокласснику то, что в третьем классе он на моих глазах ногой раздавил птенца, который выпал из гнезда.
над фильмом "я плюю на ваши могилы"- плакала. над "дневниками Анны Франк"- рыдала. после "у войны не женское лицо" сутки не могла ни есть, ни пить.
я смотрю на соседа и презираю его не за все те финансовые махинации, которые он проделал, за что ему грозит конфискация имущества. я презираю за то, что он пьяный сел за руль, схватил жену за волосы и тащил ее по асфальту на скорости 30 км в час. это было 18 декабря 2012 года. незадолго до конца света.

Лилит завела попугая. красивого, умного, болтливого. три дня он по дому носился, как угорелый. всем на плечи садился, обои клевал. а на четвертый день утром его обнаружили в клетке мертвым. Лилит плакала, Иван искал красивую коробку для похорон, а Дед мучался от неуверенности, что за ним будут тосковать хотя бы так же сильно.

лишь одно имя постоянно крутится в голове.

здесь столько необычных, веселых и странных людей, но из все такой красочной толпы, черт, один силуэт, что постоянно уплывает все дальше от меня.

не хочу.
я ведь не хочу.

я так быстро могу забывать свое прошлое. я влюбляюсь слишком быстро, прощаю слишком быстро.

разрушаю себя слишком быстро.

я представляю, как глупо я выгляжу со стороны. я вообще глупая.
этот взгляд, что бесконечно ищет в толпе кого-то, руки с царапинами, растянутый черный свитер, красные глаза.
здравствуйте, это я.

вечно влюбленная в образы в своей голове.
6/12/16

Я одна такая ненормальная, мечтаю дружить со всеми, в кого я была влюблена в прошлом, с кем рассталась?
Почему они отталкивают меня и делают вид, будто ничего не было. Общаться и сейчас, это ведь было бы так круто! У нас столько совместных переживаний, прекрасных и ярких воспоминаний!
Я до сих пор их всех люблю: Глеба, Антона, Лёшу. Уже лишь платонической любовью, но такой сильной и нежной.
Да и сейчас у меня есть мой любимый мужчина, Андрей.
И время, проведённое с ним -- это настоящее счастье, мы вместе уже почти год. Но когда мы не рядом, я вспоминаю прошлых и очень расстраиваюсь.
Слышала, таких людей, как я, называют полиаморами. Ох, почему же не все люди такие? Как так? Просто от того, что мы решили, что "расстаёмся", наш социальный контакт заканчивается? Я так не считаю! И я всегда буду готова помочь им, успокоить и развлечь, в общем, я именно та девушка, которая действительно хочет остаться друзьями, а не отмазывается таким образом от разрыва любовных отношений.
Но они этого не знают и не понимают, и мне так грустно поэтому…

у Нас есть проблемы, но они Не общие

Если тебе есть что поведать миру, то зачем молчать? Одна из моих жизней уже подходит к концу и я хочу вам о ней рассказать. Осталось ровно 33 дня и все на свете останется позади. Я не боюсь - я предвкушаю.
Меня зовут Лилит, мне 23, а выгляжу на 18. В моей жизни было всего две любви (к игрушечному городку и соседскому мальчику), один друг и лишь одна трагедия: она в том, что этого всего уже давным давно нет.
Друг у меня появился в первом классе. Я сама с ним познакомилась, потому что все обходили его стороной. Его звали Миша, он был худым и смуглым от налипшей на тело пыли. У него никогда не было ботинок по размеру, штаны на нем всегда болтались, а руки были чермными от ореховой скорлупы. Миша выдирался на дерево во дворе детского сада, срывал зеленые орехи, доставал кашку и складывал её в небольшой пакет с надписью "Boss". За один такой пакетик бабка на рынке давала ему денег, которых хватало на булочку с маком и бутылку молока. Но молоко он пил не всегда - откладывал деньги на зиму.
Учителя не раз ругали меня за то, что я села с Мишей за одну парту на заднем ряду. Они считали, что мне не стоит водиться с человеком его статуса. Я всегда приходила в школьной форме с накрахмаленым воротничком, в белых гольфах до самого колена и блестящих лакированных туфлях. Но поскольку меня воспитывали избалованной девчонкой, я считала, что сама лучше всех знаю, что и как надо делать.
Каждый день Миша проводил меня до дома. Мы быстрее всех в классе освоили чтение, поэтому мои родители постоянно пополняли домашнюю библиотеку приключенческими романами с красочными обложками. Сначала новую книгу читала я, а потом Миша. У него уходило гораздо меньше времени на то, чтобы осилить роман в заоблачных 600 страниц: если мне нужно было потратить на это четыре дня, то он управлялся за две ночи. Так вот когда мы шли домой, то притворялись героями из прочтённых книг и воображали, о чем бы они могли поговорить, если бы вот так как мы шагали рядом друг с другом. Мне больше всего нравилось быть Пеппи Длинный Чулок - непосредственной, смешной, болтливой, удивляться всему вокруг. А Миша любил быть Питером Пэном… Он отчаянно держался за своё детство.
Однажды я сильно заболела и родители решили отправить меня в санаторий на целый месяц ( ужасно большой срок, когда тебе всего 8 лет). Уговорить меня удалось только с тем условием, что когда я вернусь, они купят нам с Мишей билеты в театр на самый первый ряд и отвезут нас туда обязательно на такси. Уезжать надо было очень срочно и я не успела сообщить современник единственному другу, когда вернусь. А он ждал меня, преданно и верно. Даже письма такие смешные писал, мол: " Я даже по сладкому никогда так не тосковал".
В санатории было немного детей моего возраста - одни старики да старушки. Но мальчишку лет 10 я таки нашла. Мы играли в карты на желание после процедур и медсёстрам часто приходилось разгонять нас по палатам. На какое-то время эти игры захватили весь мой интерес и я, помнится, даже забыла о Мише. Мне до сих пор за это стыдно, веди имени этого мальчишки из санатория даже моя память сохранить не пожелала.
Когда я вернулась, то решила пойти в школу пораньше- сделать всем сюрприз. Уроки начинались в 8:30, но папа отвёз меня ещё в 7:45. Но когда я переступила порог школьного двора, оказалось, что пришла я вовсе не первой: из входной двери выбежал Миша и, перепрыгивая через ступеньки, помчался ко мне. Он обнял меня так крепко, как никто больше и никогда не обнимал. До сих пор.
Тогда я поняла, что Миша мне не одноклассник, он - друг. Весь месяц он приходил пораньше и ждал меня, а после уроков шёл ко мне домой, посмотреть не читаю ли я где-нибудь во дворе. Миша просто не знал, в какую дверь постучать - я никогда не приглашала его к себе домой.
Но спустя полгода мы расстались навсегда. Каждый понедельник приходила школьная медсестра и проверяла наши головы. В тот раз она нашла вши у Миши. Его с позором вывели из класса и отправили домой. Сказали, чтоб не возвращался, пока не выведет "эту гадость". На следущий день в школу не пришла и я - моим родителям просто позвонили, но каждый в классе знал причину моего отсутствия. Вши очень трудно выпутывать из длинных волос, поэтому мою каштановую косу до самого пояса мама обрезала до самых плечей. Я плакала и злилась на Мишу. Тогда мне искренне захотелось, чтобы он исчез… И он правда пропал из моей жизни. Я осталась одна. Совсем одна. Мать отказалась выводить ему вши и он пытался побрить себя налысо старым лезвием и порезался. Отправился в больницу, а там начались разбирательства. Оказалось, что его мама - зависима. Мишу забрала социальная служба. Я его больше не видела. Но надеюсь, он стал жёстким писателем, как и мечтал.

Сижу и думаю, я ему соврала о своих чувствах?
Или правда никакой любви уже не осталось?

Вместо того, чтобы наслаждаться свободой, я лью слёзы по утраченному рабству.